и нет ни печали, ни зла
09.03.2011 в 17:44
Пишет Мамаша Шико:Шахматы
Мы с Глебом обсудили, что Соня может уметь играть в шахматы – и даже наверняка умеет, судя по фразе дядь Валеры «шахматные задачи уме решает». Глеб сказал: попроси, пусть с тобой сыграет.
Я спросила: а почему я?
– Ну не я же! Как ты себе это представляешь: я играю в шахматы с Соней?
– А почему нет?
– Во-первых, я хорошо играю. Во-вторых, при чем тут шахматы, даже если она играет. Соня – это Соня. Попроси, пусть с тобой сыграет, посмотрим, что она помнит.
Но вообще мы с ним что-то такое чувствовали, почему ломились играть именно с Соней, а не с дядь Валерой, лучшим школьным шахматистом.
читать дальше
И я пошла искать Соню, которая пекла с Тещечкой осетинские пироги, а когда они лепят осетинские пироги, их лучше не трогать: они строгие, нелюдимые и не склонны ни с кем общаться, пока три плоских и круглых осетинских пирога (называемых в этих местах абхазскими хачапурами) не окажутся на столе и их не начнут есть.
Я спросила: можно около вас постоять?
Они сказали: ты не стой, ты сядь.
Можно сидеть и смотреть, но нельзя спрашивать рецепт. Все равно не скажут. А делают как-то быстро, взмахами, как будто стрижи летают. О-па – и сразу три плоских пирога один на другом, не на блюде, а на чистом полотенчике прямо на столе, и их нельзя крутить, а нужно ходить вокруг них и резать.
Я спросила: Сонь, ты умеешь в шахматы играть?
Тещечка рассеянно ответила: мы не умеем, мы играем.
И сразу интонации стали жесткие.
- А со мной сыграете?
– Зачем с тобой играть? Попроси Аню или Шамиля.
– Аня – девочка. А я хорошо играю, мы с папой все мое детство играли в Геленджике на пляже.
– Ну, Аня так и играет.
– Нам с Глебом интересно, как вы играете.
- Да никак не играем.
Cоня за меня заступилась и сказала Тещечке: сыграй с ней. Сыграй, я говорю, это бистро.
- Зачем я буду ее обижать?
- Ты не обижай, ты сядь и бистро сыграй.
Принесли облезлую шахматную доску – не нарядную давидову со штопором и нардами, а настоящую доску с лысыми тупоносыми конями и трудноотличимыми королем и королевой, от которых пахло музыкальной школой моего детства. Я очень плохо играла на пианино, а на лестнице стоял приветливый Ленин и сильно пахло роялями. Тогда я все это не любила и боялась, а запомнилось хорошо.
Я расставила фигуры, Вера села напротив, и я начала атаковать ее короля, как всегда играла с папой, а папа медленно и немножко свысока отбивался, потому что играл сильнее. Соня не стала отбиваться, сказала «шах», потом сразу «мат» и постучала пальцем, где мат.
Это был чистый мат. Я даже не знаю, когда она успела.
Я сказала, что ничего не успела понять, поэтому давай еще раз.
Она возразила - зачем я тебя опять буду огорчать, почему ты не хочешь играть с Шамилем?
Я представила, как предлагаю Шамилю сыграть в шахматы, покраснела, ушла от них к Глебу и сказала, что Вера играет сильно. Он спросил: а Соня?
- Я думаю, что Соня еще сильнее. Они все время отсылали меня к Шамилю с Анькой, как к равным мне игрокам по уровню.
Глеб смирил гордость, сам пошел к теткам и услышал тот же деликатный отнекивающийся текст: зачем я тебя буду огорчать? Что вы такие настойчивые, что вам эти шахматы?
- Вера! Ты одна осталась у меня, - властно возразил Глеб, расставил фигуры и сел в позу шахматиста, подобно тому, как наш семилетний Ванька на лыжном спуске принимает позу лыжника и плавно катится в задней стойке. Так и Глеб, считая Соню слабым и смешным партнером, сидел перед ней вдумчивый и сосредоточенный. А она пристроилась как-то боком, вполоборота, и фигуры не передвигала, а выдергивала, как редиску из земли, и нельзя сказать, что при этом на них смотрела, а все время отвлекалась на пироги, мясо, плов и подгоревший аджаб-сандал, который Тещечка растирала в миске с чесноком. Но недолго. Почти так же бистро, как со мной: сказала «шах», а потом сразу «мат» - причем еще до того, как Глеб убрал или прикрыл своего короля.
Он сказал: чё-т я вообще ничего не понял. Давай еще раз.
- Зачем я буду опять тебя обижать?
- Не рассуждай. Сиди и играй, раз просят.
- Отдай ферзя и ладью, раз дите хочет с тобой играть, - сказала Тещечка.
- Да не надо мне ферзя и ладью! У меня свои есть, - отказался Глеб.
- Вера, сядь сыграй! – в сердцах попросила Соня.
Вера села на ее место вполоборота и в сониной обидной манере минуты полторы или две подергала редиску, независимо от ходов Глеба и его вдумчивой позы шахматиста.
И было то же впечатление, что играет она не с ним, а сама с собой. И даже не играет, а пережидая его ходы и даже опережая их, двумя пальцами выдергивает фигуры с их мест и ставит в другие клетки. Со стороны посмотреть: какая-то бессмыслица – боком к шахматной доске сидит человек с налипшими на пальцы очистками болгарского перца, и ему нет никакого дела ни до партнера, ни до стратегии партнера, ни даже до его углубленной позы и сиротливого лица. Хотя перед Глебом как таковым Вера чувствовала себя виноватой, и когда он после второго мата стал к ней придираться, она начала оправдываться.
Потому что после второго мата он рассердился и неожиданно обиделся.
- Тещечка! Я тебя не просил сидеть напротив меня. Я просил играть со мной.
- Что я не так делала?
- Я не знаю, что вы делали. Но это не игра в шахматы. Вы хоть раз заметили, что против вас играют?
- Глебачка, ты не играешь, ты гуляешь по полю. А что ты хочешь? Чтобы я с тобой гуляла?
- Ты почему не отдала ему ферзя и ладью?
- Я всё ему отдала. Что я ему не отдала? Вот оно всё стоит.
- Короче, тетки, вы обе гоните. Это не игра. Это черт знает что такое!
Я сказала: - а мне понравилось. Как будто редиску дергают.
- В парной игре присутствует диалог, а у нас диалога не было. Вы сами с собой решали свои шахматные задачи, а я сидел перед вами, как идиот, как мебель, в стороне от вашей стратегии и тактики.
- Слова знает. А играть не умеет. Глебочка, что ты хочешь?
- Я хочу, чтоб со мной играли. Со мной, а не сами с собой. Это можно сделать?
- Так это делали!
- Если вы это делали, почему я ничего не успел понять? Нормально, да - с третьего хода начинать долбить по мозгам: шах, шах! Какой, на хрен, шах? Дай мне осмотреться, по крайней мере.
- Что ты хочешь, я не могу понять!
- Хочет, чтобы ты погуляла с ним по полю. Ну, погуляй с ним!
- Мне не надо, чтобы со мной гуляли. Вы заметьте меня хоть на один ход! Сосредоточьтесь и обратите внимание, что перед вами сидит другой игрок, и вы не шахматную задачу уме решаете, а играете против игрока. Это можно сделать?
- Шамиль! Или кто там… Аня!
- Да мне не нужны ни Шамиль, ни Аня! А вы реально не можете играть против партнера? Только сами с собой?
- Так мы же твоего короля бьем!
- А это можно сделать не на четвертом ходе?
- А сколько тебе нужно, чтобы тебя не обижать?
- Ну, ходов девять. Лучше десять.
Соня честно дала ему сделать десять ходов, а на 11-м ходу он получил мат, окончательно обиделся, начал метаться по двору и ругать обеих бандершами и каталами.
Мальчики на него смотрели, разинув рот, а Шамиль деликатно предложил выпить, хотя мы вечером должны были уезжать и в тот последний день Глеб не пил никакого алкоголя. Ходил по двору и твердил «бандерши! Каталы, блин! – а тетушки виновато спрашивали: да что ты хочешь?
Пришел дядь Валера и важно сказал: зачем ты согласился с ними играть? Никогда не соглашайся играть с женщинами. Говори так: женщина! Что ты понимаешь шахматах? Женщины вообще ничего не понимают. Соня, зачем нужно его обижать последний день?
И Соня оправдывалась перед ним, как виноватая: - Валера, что сделаю? Мне его дорогу собирать нужно, а они шахматы все время играть хотят.
Дядь Валера предложил сыграть с ним. Мы почему-то не рассматривали его, как достойного соперника, а тут поняли, что может быть очень интересно!
Расставили фигуры, и Глеб опять сел в свою позу шахматиста (вот человека жизнь ничему не учит!), а дядь Валера – как всегда сидит на скамейке – расслабленно, по-хозяйски, с манерой самому себе удивляться и с расчетом, чтобы между коленями поместился внук с шиншиллой.
- Давно я шахматы не играл. Забыл уже, где король, где валет, где дама. Что они тебе сделали? Плохо против тебя играли? Другой раз будут просить: Глебачка, сыграй со мной шахматы – говори им: женщина! Что ты понимаешь шахматах! Что такое – сижу потею. Наверно, климакс.
- Наверно, - подтвердил Глеб. – А ты с женой не играешь?
- Зачем я буду женой играть? Что она понимает шахматах? Женщина вообще ничего не понимает. Что такое – сижу потею? Наверно, климакс.
- Наверно, - железно подтвердил Глеб.
Какой дядя Валера игрок, мы так и не узнали, потому что он глубоко вздохнул, свесил голову и начал храпеть. Хотя манеру переставлять фигуры все-таки увидели: он их брал двумя пальцами за чуб, оттого все фигуры лысые. Глеб посмотрел некоторое время, как он спит, потом встал и пошел разговаривать и прощаться с морем.
А я осталась за столом и видела, как дядь Валера проснулся, озадачился и начал поднимать брови, увидев перед собой шахматную доску, затем пришел в обычное благодушное расположение, повздыхал и значительно произнес: вот как. Врач Зурабик если новому малчику (новорожденному младенцу) шею не свернет, думает – как он будет жить совсем неприспособленный!
URL записиМы с Глебом обсудили, что Соня может уметь играть в шахматы – и даже наверняка умеет, судя по фразе дядь Валеры «шахматные задачи уме решает». Глеб сказал: попроси, пусть с тобой сыграет.
Я спросила: а почему я?
– Ну не я же! Как ты себе это представляешь: я играю в шахматы с Соней?
– А почему нет?
– Во-первых, я хорошо играю. Во-вторых, при чем тут шахматы, даже если она играет. Соня – это Соня. Попроси, пусть с тобой сыграет, посмотрим, что она помнит.
Но вообще мы с ним что-то такое чувствовали, почему ломились играть именно с Соней, а не с дядь Валерой, лучшим школьным шахматистом.
читать дальше
И я пошла искать Соню, которая пекла с Тещечкой осетинские пироги, а когда они лепят осетинские пироги, их лучше не трогать: они строгие, нелюдимые и не склонны ни с кем общаться, пока три плоских и круглых осетинских пирога (называемых в этих местах абхазскими хачапурами) не окажутся на столе и их не начнут есть.
Я спросила: можно около вас постоять?
Они сказали: ты не стой, ты сядь.
Можно сидеть и смотреть, но нельзя спрашивать рецепт. Все равно не скажут. А делают как-то быстро, взмахами, как будто стрижи летают. О-па – и сразу три плоских пирога один на другом, не на блюде, а на чистом полотенчике прямо на столе, и их нельзя крутить, а нужно ходить вокруг них и резать.
Я спросила: Сонь, ты умеешь в шахматы играть?
Тещечка рассеянно ответила: мы не умеем, мы играем.
И сразу интонации стали жесткие.
- А со мной сыграете?
– Зачем с тобой играть? Попроси Аню или Шамиля.
– Аня – девочка. А я хорошо играю, мы с папой все мое детство играли в Геленджике на пляже.
– Ну, Аня так и играет.
– Нам с Глебом интересно, как вы играете.
- Да никак не играем.
Cоня за меня заступилась и сказала Тещечке: сыграй с ней. Сыграй, я говорю, это бистро.
- Зачем я буду ее обижать?
- Ты не обижай, ты сядь и бистро сыграй.
Принесли облезлую шахматную доску – не нарядную давидову со штопором и нардами, а настоящую доску с лысыми тупоносыми конями и трудноотличимыми королем и королевой, от которых пахло музыкальной школой моего детства. Я очень плохо играла на пианино, а на лестнице стоял приветливый Ленин и сильно пахло роялями. Тогда я все это не любила и боялась, а запомнилось хорошо.
Я расставила фигуры, Вера села напротив, и я начала атаковать ее короля, как всегда играла с папой, а папа медленно и немножко свысока отбивался, потому что играл сильнее. Соня не стала отбиваться, сказала «шах», потом сразу «мат» и постучала пальцем, где мат.
Это был чистый мат. Я даже не знаю, когда она успела.
Я сказала, что ничего не успела понять, поэтому давай еще раз.
Она возразила - зачем я тебя опять буду огорчать, почему ты не хочешь играть с Шамилем?
Я представила, как предлагаю Шамилю сыграть в шахматы, покраснела, ушла от них к Глебу и сказала, что Вера играет сильно. Он спросил: а Соня?
- Я думаю, что Соня еще сильнее. Они все время отсылали меня к Шамилю с Анькой, как к равным мне игрокам по уровню.
Глеб смирил гордость, сам пошел к теткам и услышал тот же деликатный отнекивающийся текст: зачем я тебя буду огорчать? Что вы такие настойчивые, что вам эти шахматы?
- Вера! Ты одна осталась у меня, - властно возразил Глеб, расставил фигуры и сел в позу шахматиста, подобно тому, как наш семилетний Ванька на лыжном спуске принимает позу лыжника и плавно катится в задней стойке. Так и Глеб, считая Соню слабым и смешным партнером, сидел перед ней вдумчивый и сосредоточенный. А она пристроилась как-то боком, вполоборота, и фигуры не передвигала, а выдергивала, как редиску из земли, и нельзя сказать, что при этом на них смотрела, а все время отвлекалась на пироги, мясо, плов и подгоревший аджаб-сандал, который Тещечка растирала в миске с чесноком. Но недолго. Почти так же бистро, как со мной: сказала «шах», а потом сразу «мат» - причем еще до того, как Глеб убрал или прикрыл своего короля.
Он сказал: чё-т я вообще ничего не понял. Давай еще раз.
- Зачем я буду опять тебя обижать?
- Не рассуждай. Сиди и играй, раз просят.
- Отдай ферзя и ладью, раз дите хочет с тобой играть, - сказала Тещечка.
- Да не надо мне ферзя и ладью! У меня свои есть, - отказался Глеб.
- Вера, сядь сыграй! – в сердцах попросила Соня.
Вера села на ее место вполоборота и в сониной обидной манере минуты полторы или две подергала редиску, независимо от ходов Глеба и его вдумчивой позы шахматиста.
И было то же впечатление, что играет она не с ним, а сама с собой. И даже не играет, а пережидая его ходы и даже опережая их, двумя пальцами выдергивает фигуры с их мест и ставит в другие клетки. Со стороны посмотреть: какая-то бессмыслица – боком к шахматной доске сидит человек с налипшими на пальцы очистками болгарского перца, и ему нет никакого дела ни до партнера, ни до стратегии партнера, ни даже до его углубленной позы и сиротливого лица. Хотя перед Глебом как таковым Вера чувствовала себя виноватой, и когда он после второго мата стал к ней придираться, она начала оправдываться.
Потому что после второго мата он рассердился и неожиданно обиделся.
- Тещечка! Я тебя не просил сидеть напротив меня. Я просил играть со мной.
- Что я не так делала?
- Я не знаю, что вы делали. Но это не игра в шахматы. Вы хоть раз заметили, что против вас играют?
- Глебачка, ты не играешь, ты гуляешь по полю. А что ты хочешь? Чтобы я с тобой гуляла?
- Ты почему не отдала ему ферзя и ладью?
- Я всё ему отдала. Что я ему не отдала? Вот оно всё стоит.
- Короче, тетки, вы обе гоните. Это не игра. Это черт знает что такое!
Я сказала: - а мне понравилось. Как будто редиску дергают.
- В парной игре присутствует диалог, а у нас диалога не было. Вы сами с собой решали свои шахматные задачи, а я сидел перед вами, как идиот, как мебель, в стороне от вашей стратегии и тактики.
- Слова знает. А играть не умеет. Глебочка, что ты хочешь?
- Я хочу, чтоб со мной играли. Со мной, а не сами с собой. Это можно сделать?
- Так это делали!
- Если вы это делали, почему я ничего не успел понять? Нормально, да - с третьего хода начинать долбить по мозгам: шах, шах! Какой, на хрен, шах? Дай мне осмотреться, по крайней мере.
- Что ты хочешь, я не могу понять!
- Хочет, чтобы ты погуляла с ним по полю. Ну, погуляй с ним!
- Мне не надо, чтобы со мной гуляли. Вы заметьте меня хоть на один ход! Сосредоточьтесь и обратите внимание, что перед вами сидит другой игрок, и вы не шахматную задачу уме решаете, а играете против игрока. Это можно сделать?
- Шамиль! Или кто там… Аня!
- Да мне не нужны ни Шамиль, ни Аня! А вы реально не можете играть против партнера? Только сами с собой?
- Так мы же твоего короля бьем!
- А это можно сделать не на четвертом ходе?
- А сколько тебе нужно, чтобы тебя не обижать?
- Ну, ходов девять. Лучше десять.
Соня честно дала ему сделать десять ходов, а на 11-м ходу он получил мат, окончательно обиделся, начал метаться по двору и ругать обеих бандершами и каталами.
Мальчики на него смотрели, разинув рот, а Шамиль деликатно предложил выпить, хотя мы вечером должны были уезжать и в тот последний день Глеб не пил никакого алкоголя. Ходил по двору и твердил «бандерши! Каталы, блин! – а тетушки виновато спрашивали: да что ты хочешь?
Пришел дядь Валера и важно сказал: зачем ты согласился с ними играть? Никогда не соглашайся играть с женщинами. Говори так: женщина! Что ты понимаешь шахматах? Женщины вообще ничего не понимают. Соня, зачем нужно его обижать последний день?
И Соня оправдывалась перед ним, как виноватая: - Валера, что сделаю? Мне его дорогу собирать нужно, а они шахматы все время играть хотят.
Дядь Валера предложил сыграть с ним. Мы почему-то не рассматривали его, как достойного соперника, а тут поняли, что может быть очень интересно!
Расставили фигуры, и Глеб опять сел в свою позу шахматиста (вот человека жизнь ничему не учит!), а дядь Валера – как всегда сидит на скамейке – расслабленно, по-хозяйски, с манерой самому себе удивляться и с расчетом, чтобы между коленями поместился внук с шиншиллой.
- Давно я шахматы не играл. Забыл уже, где король, где валет, где дама. Что они тебе сделали? Плохо против тебя играли? Другой раз будут просить: Глебачка, сыграй со мной шахматы – говори им: женщина! Что ты понимаешь шахматах! Что такое – сижу потею. Наверно, климакс.
- Наверно, - подтвердил Глеб. – А ты с женой не играешь?
- Зачем я буду женой играть? Что она понимает шахматах? Женщина вообще ничего не понимает. Что такое – сижу потею? Наверно, климакс.
- Наверно, - железно подтвердил Глеб.
Какой дядя Валера игрок, мы так и не узнали, потому что он глубоко вздохнул, свесил голову и начал храпеть. Хотя манеру переставлять фигуры все-таки увидели: он их брал двумя пальцами за чуб, оттого все фигуры лысые. Глеб посмотрел некоторое время, как он спит, потом встал и пошел разговаривать и прощаться с морем.
А я осталась за столом и видела, как дядь Валера проснулся, озадачился и начал поднимать брови, увидев перед собой шахматную доску, затем пришел в обычное благодушное расположение, повздыхал и значительно произнес: вот как. Врач Зурабик если новому малчику (новорожденному младенцу) шею не свернет, думает – как он будет жить совсем неприспособленный!
