и нет ни печали, ни зла
всего не утащишь. лучшего как раз и не утащишь, да.
...о! о. самое то. — автобиографический текст, явившийся в результате маньячения тринидад блудом (с) ника древлянская.
…хвост его я ненавидел.
…хвост его я ненавидел. Не было у меня никаких душевных средств выносить его хвост. Мы даже дрались – это при том, что был я ребёнок странный, и ударить человека для меня было – кое-что очень особенное. – Дрались, потому что я пытался развязать этот дурацкий хвост.
Прямые волосы ему очень мешали. Эта дурацкая стрижка обвисала вокруг физиономии и лезла в глаза. И когда он завязывал хвост… да-да. Получалось вот так, как на этих картиночках. – Но у нас ни разу не зашло и речи о том, чтобы он пошёл подстригся. Чёрт знает. Наверное, это было табу. Я просто не помню. …Возможно, это потому, что когда он не завязывал волосы в хвост, а клал их на плечо, выглядел он как самый настоящий Кот (были такие персонажи в наших сказках) – только вибриссов не хватало.
…вибриссы мы делали из таких ёлочных полуфабрикатов – серебряной бахромы такой длинной, ну, сантиметров на 10-15. – Мы отрезали каждый волосок и наклеивали его клеем ПВА. (ПВА, когда хорошо схватится, прозрачный. Если он настоящий. У нас был настоящий – в Северодонецке именно как раз ПВА и делают). Дело это было муторное, трудоёмкое, отнимавшее много времени, и грим применялся очень изредка. Проще было искомое нарисовать.
…Рисовал он гораздо хуже моего (на мой взгляд), но мне эти рисунки страшно нравились. - Мне в нём нравилось вообще всё… нет, без перечислений; мне просто нравилось смотреть, как он живёт, я буквально растворялся в нём. – Нас было четверо, и мы ухитрялись таки растворяться… Нам было здорово разговаривать: мы большую часть текста не произносили )
Его физиономию я время от времени встречаю в церкви. На фресках. Суровый ангел с бестрепетным взглядом смотрит мне в лицо… сложив губы бантиком.
Свою внешность он ненавидел. Обладая темпераментом итальянским, не то цыганским, он, как мне кажется, страшно страдал (в возрасте первых влюблённостей) от того, что его лицо так и оставалось – неподвижным… ликом ангела. Ну, это он думал, что его физиономия неподвижная. – Конечно!.. рядом с моей чрезмерно выразительной мордой любое нормальное лицо казалось несколько неразговорчивым. …Страдал, конечно же, молча. Мы вообще были какие-то индейские дети. – Прекрасно помню, как я, когда мне великодушно предложили воспользоваться правом собственного решения, отказался ходить в музыкальную школу… в возрасте лет четырёх. – И страшно жалел, конечно. – Но когда на мой (с трудом произнесённый) вопрос – а не пойдём ли туда больше – мне ответили: нет, я даже не попытался ещё хотя бы раз заговорить об этом. – Ведь решение было предложено, принято, оглашено – и я теперь несу за это ответственность.
…Иногда он казался мне трусом. Он боялся ходить в магазин через дорогу… и чего-то там ещё. Ещё он боялся вступаться за других. Но этому мы все вместе учились. Ещё он больше боялся людей, чем я… нет. Не так. Не знаю, как это обозначить… но попробую. – Ну например… Был зимний вечер, часов уже девять, снег… мы бродили по улицам, беседуя, остановились… да. Это было в моём дворе. – Город Северодонецк – город старый, послевоенный то есть, с любовью построенный, и там – дворы внутри кварталов. И вот мы стоим у трубы (труба. На стойках. Чтобы машины не ездили. На ней все крутились, как на гимнастическом приборе) – и тут на нас нападают какие-то два великовозрастных обормота. Со снежками. И нападают, скажу я вам… вряд ли у меня когда-нибудь такие же синяки были.
Что это было, я до сих пор не пойму. Но они были старше нас, и они были… не в себе они были.
…Это был форс-мажор, у меня случилось переключение сознания. А у него, очевидно, нет. Или – в какой-то иной режим. И когда я крикнул «ты за этим, я – за тем», он… он остался стоять на месте. - Он не испытал возмущения (как я) и не воспылал жаждой дать сдачи (как любой) – он ещё пытался меня остановить
Нет
Непонятно это, не могу я объяснить
…Но как я тогда их гнал!.. Куда всё моё пацифистское сознание подевалось…
…Да, и очень большие глаза. Под густыми-густыми, но недлинными ресницами (у кого из нас были длинные ресницы, так это у меня. И я в конце концов таки от них избавился – подстриг ножницами перед зеркалом… Ох как меня тогда испугала мама!..), торчащими каким-то особенным образом – чуть вниз и вперёд. И брови – ровные, гладкие, наверное, это такие называли соболиными, длинные, до висков, опускающиеся чуть книзу только на концах… нет, так непонятно. Ну красиво это было всё, красиво!.. Но больше всего мне нравилось это выражение… его обычное выражение, когда он не думал про других и ощущал себя свободным. А ещё когда он смотрел чуть исподлобья, или когда он выражал презрение… или когда он восхищался. – Я был сдержанным существом, на самом деле. Если бы я свободно выражал всё, что ощущал, мир вокруг меня давно бы погиб в пожаре. Поэтому мои восторги оставались при мне; ну, не считая того, с чего я начал – что мы из-за его дурацкого хвоста дрались.
Так я и не знаю до сих пор, нахрена ему был этот хвост. Тем более что иногда он всё-таки стригся. – Перед летом. – Летом он, бывало, все три месяца торчал на море, не вылезая из воды и безжалостно изничтожая бычков (за бычков мы потом тоже дрались…). – И хвастаясь потом шрамами на ногах, да.
…Я витал в далёких мирах, а он гонял на чужих мотоциклах (мопеды гордо не признавал); я рассказывал (страшные, на самом деле) сказки про Звёздный Мир, а он ходил на танцы и в детский театр.
…Детский театр у нас был очень даже взрослый. Дворец химиков был небеден, декорации делались к спектаклям по-настоящему, и я до сих пор горжусь, что пара моих рисунков сыграла важную роль при решении вопроса, как изобразить (посредством декораций), что директор школы (в не помню каком спектакле) тоже увлекается фантастикой. – И еще они ставили сцены из «Кошек». Да, да, вебберовских.
А танцы у него вёл высланный на поселение знатный артист. В Северодонецке много было таких – бывших или несостоявшихся заключённых. И каково же было моё изумление, возмущение и горе, когда (классе в восьмом) я обнаружил на холодильнике у него самодельную стенгазету – товарищи его отца, водители, писали там, как здорово было при Сталине. Такой вот водительский самиздат (и многие тогда ездили на грузовиках с фотами Сталина)… Я говорил с ним. Потом пришёл третий наш… Я орал. Мы шли по улице, и я очень громко разорялся про 33-й, и про 37-й, и про 41-й, и про 47-й… я-то многое знал, так у меня в семье было принято. Вернее – так было заведено бабуней. Они – нет. И они мне не верили… и я орал, сбиваясь, страшные вещи посреди центральной улицы Старого Города – Ленина - и на нас оборачивались прохожие. Не знаю, помнит ли это он. Я – помню…
Помнить мне очень непросто.
Но я помню его лицо. Обычно его выражение было такое… слегка заботливое. Представьте себе ангела божьего гнева, ангела возмездия, ангела смерти – со слегка заботливым, задумчивым лицом… Конечно же, иногда я просто фыркал. Просто хихикал. Он, конечно, не понимал. Огорчался, но прощал мне.
…А этот затылок с собранными в хвост серыми волосами бесит меня до сих пор.
И уши у него были вот… почти такие же.
А ещё у него была такая правильная, гордая шея. И плечи… плечи ангела. Таких свободных плеч я потом ни у кого, ни разу не видел. На этих плечах точно были крылья. Я смотрел на него и не мог поверить, что такое вообще-то вот реализовано, пошутила же вот матушка-природа… И эти дурацкие свисающие на лоб и по сторонам лица космы!.. Ух как я бесился. …И волосы на затылке у него росли вот по той же линии, как на этих рисунках. Только, конечно, не носил он никогда на своём дурацком хвосту чёрный бант. И уж кончено же, не носил он никогда эту похожую на гроб… сутану. )
Сутана у этого персонажа – от меня. Нет, не потому, что когда мы были мушкетёрами, я был Арамис. А скорее уж потому, что у меня таки да, есть старый друг, ставший католиком, и я учился в католическом институте, и я учился у иезуитов… плохо, правда, учился. ) Основы католицизма прошли далеко мимо. - Но зато я получил массу удовольствия от истории церкви, и от совсем другого изложения истории и философии науки (о, приходите!.. приходите завтра же вечером в институт религиозных наук!!! Филоненко снова читает космологию!..), и от греческого и латинского языков (библейского греческого и неримской латыни)… и от много чего ещё. Я отдыхал там душой… Если бы я был наглее, я бы отдыхал душой у тех же кришнаитов, но мне неловко лезть в более закрытое и специализированное общество… И буду ещё, надеюсь, отдыхать.
…И года два назад приставал к некоторым там своим знакомцам – к любителям музыки и к любителям вампиров, был и такой там замечательный персонаж, - по поводу что это за кресты такие с …с ножами по бокам, что ли?.. и что это за группа такая с таким логотипом с отпечатком круга (художник, чай, чашкой оставил?..). – Я-то откудова знал, что это не группа, а аниме!.. )))
Ну и вот.
…Да. Есть и ещё кое-что от меня. – Когда я читаю Нарнию, меня более всего пробирает история о том, как Юстас превратился в дракона, и
«Однако всем было ясно, что с тех пор, как Юстэс превратился в дракона, характер его сильно изменился. Он все время хотел помочь другим. Он облетел весь остров, обнаружил, что тот сплошь покрыт горами, по которым бродят кабаны и дикие козы, и принес много добычи. Зверей он убивал очень милосердно, просто ударял их хвостом, так что они даже не успевали ничего заметить. По нескольку туш в день он съедал сам, всегда в одиночестве, ибо, превратившись в дракона, ел только сырое, и не хотел никого смущать своими кровавыми трапезами. Однажды, медленно и устало, но в большом восторге, он принес большую сосну. Вырвал он ее прямо с корнями где-то на другом конце острова, и она вполне годилась для мачты. Вечерами, когда после сильного дождя становилось прохладно, все устраивались возле него, и, прислонившись спинами к его горячим бокам, быстро согревались и обсыхали; а стоило ему дохнуть разок даже на самую мокрую кучу хвороста, как она вспыхивала ярким костром. Порой он брал с собой кого-нибудь, и сидя у него на спине, люди видели далеко внизу зеленые склоны холмов, крутые скалы, узкие долины, а далеко в море, на востоке – синее пятно на голубом фоне. Наверное, это была земля.
Юстэс открыл для себя новую радость: он понял, как хорошо любить и как хорошо, когда тебя любят. Это и спасало его от отчаяния. Тяжело быть драконом. Он вздрагивал всякий раз, когда пролетал над горным озером и замечал в нем свое отражение. Он ненавидел свои перепончатые крылья, пилу гребня на спине, когтистые лапы. Он просто боялся оставаться наедине с собой, а быть с другими стыдился. В теплые сухие вечера, когда людям не нужно было греться возле него, он уползал подальше и ложился, свернувшись, между лесом и заливом. Лучше всего, как ни странно, его утешал Рипичип. Благородный Мыш покидал веселый круг у костра, усаживался с наветренной стороны у самой головы дракона, чтобы дым из огромных ноздрей не попадал ему в глаза, и говорил, что это – превратности судьбы и колесо Фортуны. Будь они дома, говорил Рипичип (на самом деле, у него был не дом, а простая нора, в которой не поместилась бы и голова дракона), он показал бы несчастному Юстэсу книжки об императорах, королях, герцогах, рыцарях, влюбленных, поэтах, астрономах, философах и волшебниках, которым случалось попасть в самые горестные передряги, а потом – оправиться от ударов судьбы и вновь обрести счастье. Такие рассказы не слишком утешали, но Рипичип хотел ему добра, и этого Юстэс не забыл» ну и так далее в том же духе. – Не знаю, понимаете ли вы, какие из фраз цепляют в этом тексте моё сердце… нда. Впрочем, моё сердце ничто не может цеплять. ) – Моё сердце вырвали. – Это совсем другая история, но именно она прилепилась к образу, на который я вот уже месяц таращусь, умиляюсь и… прихожу в отчаяние. – В общем, очень хорошо я понимаю того, кто, по той или иной причине, стал чудовищем – и не хочет этим чудовищем быть.
И сколько же прямых реплик нахожу я в этом дурацком мульте!..
Но это всё потому, что я давно уже читаю реальность как …как комиксы ) – и всё больше про самого себя. – Плохая это привычка – видеть в жизни только отражение своих… чего-нибудь. Но другой у меня нет, и, прошу заметить, не будет.
Хорошо уже то, что во мне было много всего, и я вижу очень разные отражения.
Но эта история с мультом меня покорила. …Я понимаю, Мир, что очень трудно делать подарки сумасшедшим – и благодарю тебя: за то, что ты был, за то, что ты есть, за то… что ты делаешь, хоть и не собираешься делать. ) Спасибо. Я помню, что вложил в тебя… часть своей души. Я не надеюсь, - просто я ещё не умер. ) А значит, у нас остаётся шанс
Нет, я не буду просить тебя вернуть эту часть мне. Такие штуки не возвращают, они не живут, если их вернуть. …Будь, что будет.
…А о нас ещё рассказать можно многое. Чудеса и диковины, да. Легенды и сказки. И самое главное – кое-что, что знают все, только все забыли. К сожалению, и я.
Однако я есть
шанс остаётся
...о! о. самое то. — автобиографический текст, явившийся в результате маньячения тринидад блудом (с) ника древлянская.
…хвост его я ненавидел.
…хвост его я ненавидел. Не было у меня никаких душевных средств выносить его хвост. Мы даже дрались – это при том, что был я ребёнок странный, и ударить человека для меня было – кое-что очень особенное. – Дрались, потому что я пытался развязать этот дурацкий хвост.
Прямые волосы ему очень мешали. Эта дурацкая стрижка обвисала вокруг физиономии и лезла в глаза. И когда он завязывал хвост… да-да. Получалось вот так, как на этих картиночках. – Но у нас ни разу не зашло и речи о том, чтобы он пошёл подстригся. Чёрт знает. Наверное, это было табу. Я просто не помню. …Возможно, это потому, что когда он не завязывал волосы в хвост, а клал их на плечо, выглядел он как самый настоящий Кот (были такие персонажи в наших сказках) – только вибриссов не хватало.
…вибриссы мы делали из таких ёлочных полуфабрикатов – серебряной бахромы такой длинной, ну, сантиметров на 10-15. – Мы отрезали каждый волосок и наклеивали его клеем ПВА. (ПВА, когда хорошо схватится, прозрачный. Если он настоящий. У нас был настоящий – в Северодонецке именно как раз ПВА и делают). Дело это было муторное, трудоёмкое, отнимавшее много времени, и грим применялся очень изредка. Проще было искомое нарисовать.
…Рисовал он гораздо хуже моего (на мой взгляд), но мне эти рисунки страшно нравились. - Мне в нём нравилось вообще всё… нет, без перечислений; мне просто нравилось смотреть, как он живёт, я буквально растворялся в нём. – Нас было четверо, и мы ухитрялись таки растворяться… Нам было здорово разговаривать: мы большую часть текста не произносили )
Его физиономию я время от времени встречаю в церкви. На фресках. Суровый ангел с бестрепетным взглядом смотрит мне в лицо… сложив губы бантиком.
Свою внешность он ненавидел. Обладая темпераментом итальянским, не то цыганским, он, как мне кажется, страшно страдал (в возрасте первых влюблённостей) от того, что его лицо так и оставалось – неподвижным… ликом ангела. Ну, это он думал, что его физиономия неподвижная. – Конечно!.. рядом с моей чрезмерно выразительной мордой любое нормальное лицо казалось несколько неразговорчивым. …Страдал, конечно же, молча. Мы вообще были какие-то индейские дети. – Прекрасно помню, как я, когда мне великодушно предложили воспользоваться правом собственного решения, отказался ходить в музыкальную школу… в возрасте лет четырёх. – И страшно жалел, конечно. – Но когда на мой (с трудом произнесённый) вопрос – а не пойдём ли туда больше – мне ответили: нет, я даже не попытался ещё хотя бы раз заговорить об этом. – Ведь решение было предложено, принято, оглашено – и я теперь несу за это ответственность.
…Иногда он казался мне трусом. Он боялся ходить в магазин через дорогу… и чего-то там ещё. Ещё он боялся вступаться за других. Но этому мы все вместе учились. Ещё он больше боялся людей, чем я… нет. Не так. Не знаю, как это обозначить… но попробую. – Ну например… Был зимний вечер, часов уже девять, снег… мы бродили по улицам, беседуя, остановились… да. Это было в моём дворе. – Город Северодонецк – город старый, послевоенный то есть, с любовью построенный, и там – дворы внутри кварталов. И вот мы стоим у трубы (труба. На стойках. Чтобы машины не ездили. На ней все крутились, как на гимнастическом приборе) – и тут на нас нападают какие-то два великовозрастных обормота. Со снежками. И нападают, скажу я вам… вряд ли у меня когда-нибудь такие же синяки были.
Что это было, я до сих пор не пойму. Но они были старше нас, и они были… не в себе они были.
…Это был форс-мажор, у меня случилось переключение сознания. А у него, очевидно, нет. Или – в какой-то иной режим. И когда я крикнул «ты за этим, я – за тем», он… он остался стоять на месте. - Он не испытал возмущения (как я) и не воспылал жаждой дать сдачи (как любой) – он ещё пытался меня остановить
Нет
Непонятно это, не могу я объяснить
…Но как я тогда их гнал!.. Куда всё моё пацифистское сознание подевалось…
…Да, и очень большие глаза. Под густыми-густыми, но недлинными ресницами (у кого из нас были длинные ресницы, так это у меня. И я в конце концов таки от них избавился – подстриг ножницами перед зеркалом… Ох как меня тогда испугала мама!..), торчащими каким-то особенным образом – чуть вниз и вперёд. И брови – ровные, гладкие, наверное, это такие называли соболиными, длинные, до висков, опускающиеся чуть книзу только на концах… нет, так непонятно. Ну красиво это было всё, красиво!.. Но больше всего мне нравилось это выражение… его обычное выражение, когда он не думал про других и ощущал себя свободным. А ещё когда он смотрел чуть исподлобья, или когда он выражал презрение… или когда он восхищался. – Я был сдержанным существом, на самом деле. Если бы я свободно выражал всё, что ощущал, мир вокруг меня давно бы погиб в пожаре. Поэтому мои восторги оставались при мне; ну, не считая того, с чего я начал – что мы из-за его дурацкого хвоста дрались.
Так я и не знаю до сих пор, нахрена ему был этот хвост. Тем более что иногда он всё-таки стригся. – Перед летом. – Летом он, бывало, все три месяца торчал на море, не вылезая из воды и безжалостно изничтожая бычков (за бычков мы потом тоже дрались…). – И хвастаясь потом шрамами на ногах, да.
…Я витал в далёких мирах, а он гонял на чужих мотоциклах (мопеды гордо не признавал); я рассказывал (страшные, на самом деле) сказки про Звёздный Мир, а он ходил на танцы и в детский театр.
…Детский театр у нас был очень даже взрослый. Дворец химиков был небеден, декорации делались к спектаклям по-настоящему, и я до сих пор горжусь, что пара моих рисунков сыграла важную роль при решении вопроса, как изобразить (посредством декораций), что директор школы (в не помню каком спектакле) тоже увлекается фантастикой. – И еще они ставили сцены из «Кошек». Да, да, вебберовских.
А танцы у него вёл высланный на поселение знатный артист. В Северодонецке много было таких – бывших или несостоявшихся заключённых. И каково же было моё изумление, возмущение и горе, когда (классе в восьмом) я обнаружил на холодильнике у него самодельную стенгазету – товарищи его отца, водители, писали там, как здорово было при Сталине. Такой вот водительский самиздат (и многие тогда ездили на грузовиках с фотами Сталина)… Я говорил с ним. Потом пришёл третий наш… Я орал. Мы шли по улице, и я очень громко разорялся про 33-й, и про 37-й, и про 41-й, и про 47-й… я-то многое знал, так у меня в семье было принято. Вернее – так было заведено бабуней. Они – нет. И они мне не верили… и я орал, сбиваясь, страшные вещи посреди центральной улицы Старого Города – Ленина - и на нас оборачивались прохожие. Не знаю, помнит ли это он. Я – помню…
Помнить мне очень непросто.
Но я помню его лицо. Обычно его выражение было такое… слегка заботливое. Представьте себе ангела божьего гнева, ангела возмездия, ангела смерти – со слегка заботливым, задумчивым лицом… Конечно же, иногда я просто фыркал. Просто хихикал. Он, конечно, не понимал. Огорчался, но прощал мне.
…А этот затылок с собранными в хвост серыми волосами бесит меня до сих пор.
И уши у него были вот… почти такие же.
А ещё у него была такая правильная, гордая шея. И плечи… плечи ангела. Таких свободных плеч я потом ни у кого, ни разу не видел. На этих плечах точно были крылья. Я смотрел на него и не мог поверить, что такое вообще-то вот реализовано, пошутила же вот матушка-природа… И эти дурацкие свисающие на лоб и по сторонам лица космы!.. Ух как я бесился. …И волосы на затылке у него росли вот по той же линии, как на этих рисунках. Только, конечно, не носил он никогда на своём дурацком хвосту чёрный бант. И уж кончено же, не носил он никогда эту похожую на гроб… сутану. )
Сутана у этого персонажа – от меня. Нет, не потому, что когда мы были мушкетёрами, я был Арамис. А скорее уж потому, что у меня таки да, есть старый друг, ставший католиком, и я учился в католическом институте, и я учился у иезуитов… плохо, правда, учился. ) Основы католицизма прошли далеко мимо. - Но зато я получил массу удовольствия от истории церкви, и от совсем другого изложения истории и философии науки (о, приходите!.. приходите завтра же вечером в институт религиозных наук!!! Филоненко снова читает космологию!..), и от греческого и латинского языков (библейского греческого и неримской латыни)… и от много чего ещё. Я отдыхал там душой… Если бы я был наглее, я бы отдыхал душой у тех же кришнаитов, но мне неловко лезть в более закрытое и специализированное общество… И буду ещё, надеюсь, отдыхать.
…И года два назад приставал к некоторым там своим знакомцам – к любителям музыки и к любителям вампиров, был и такой там замечательный персонаж, - по поводу что это за кресты такие с …с ножами по бокам, что ли?.. и что это за группа такая с таким логотипом с отпечатком круга (художник, чай, чашкой оставил?..). – Я-то откудова знал, что это не группа, а аниме!.. )))
Ну и вот.
…Да. Есть и ещё кое-что от меня. – Когда я читаю Нарнию, меня более всего пробирает история о том, как Юстас превратился в дракона, и
«Однако всем было ясно, что с тех пор, как Юстэс превратился в дракона, характер его сильно изменился. Он все время хотел помочь другим. Он облетел весь остров, обнаружил, что тот сплошь покрыт горами, по которым бродят кабаны и дикие козы, и принес много добычи. Зверей он убивал очень милосердно, просто ударял их хвостом, так что они даже не успевали ничего заметить. По нескольку туш в день он съедал сам, всегда в одиночестве, ибо, превратившись в дракона, ел только сырое, и не хотел никого смущать своими кровавыми трапезами. Однажды, медленно и устало, но в большом восторге, он принес большую сосну. Вырвал он ее прямо с корнями где-то на другом конце острова, и она вполне годилась для мачты. Вечерами, когда после сильного дождя становилось прохладно, все устраивались возле него, и, прислонившись спинами к его горячим бокам, быстро согревались и обсыхали; а стоило ему дохнуть разок даже на самую мокрую кучу хвороста, как она вспыхивала ярким костром. Порой он брал с собой кого-нибудь, и сидя у него на спине, люди видели далеко внизу зеленые склоны холмов, крутые скалы, узкие долины, а далеко в море, на востоке – синее пятно на голубом фоне. Наверное, это была земля.
Юстэс открыл для себя новую радость: он понял, как хорошо любить и как хорошо, когда тебя любят. Это и спасало его от отчаяния. Тяжело быть драконом. Он вздрагивал всякий раз, когда пролетал над горным озером и замечал в нем свое отражение. Он ненавидел свои перепончатые крылья, пилу гребня на спине, когтистые лапы. Он просто боялся оставаться наедине с собой, а быть с другими стыдился. В теплые сухие вечера, когда людям не нужно было греться возле него, он уползал подальше и ложился, свернувшись, между лесом и заливом. Лучше всего, как ни странно, его утешал Рипичип. Благородный Мыш покидал веселый круг у костра, усаживался с наветренной стороны у самой головы дракона, чтобы дым из огромных ноздрей не попадал ему в глаза, и говорил, что это – превратности судьбы и колесо Фортуны. Будь они дома, говорил Рипичип (на самом деле, у него был не дом, а простая нора, в которой не поместилась бы и голова дракона), он показал бы несчастному Юстэсу книжки об императорах, королях, герцогах, рыцарях, влюбленных, поэтах, астрономах, философах и волшебниках, которым случалось попасть в самые горестные передряги, а потом – оправиться от ударов судьбы и вновь обрести счастье. Такие рассказы не слишком утешали, но Рипичип хотел ему добра, и этого Юстэс не забыл» ну и так далее в том же духе. – Не знаю, понимаете ли вы, какие из фраз цепляют в этом тексте моё сердце… нда. Впрочем, моё сердце ничто не может цеплять. ) – Моё сердце вырвали. – Это совсем другая история, но именно она прилепилась к образу, на который я вот уже месяц таращусь, умиляюсь и… прихожу в отчаяние. – В общем, очень хорошо я понимаю того, кто, по той или иной причине, стал чудовищем – и не хочет этим чудовищем быть.
И сколько же прямых реплик нахожу я в этом дурацком мульте!..
Но это всё потому, что я давно уже читаю реальность как …как комиксы ) – и всё больше про самого себя. – Плохая это привычка – видеть в жизни только отражение своих… чего-нибудь. Но другой у меня нет, и, прошу заметить, не будет.
Хорошо уже то, что во мне было много всего, и я вижу очень разные отражения.
Но эта история с мультом меня покорила. …Я понимаю, Мир, что очень трудно делать подарки сумасшедшим – и благодарю тебя: за то, что ты был, за то, что ты есть, за то… что ты делаешь, хоть и не собираешься делать. ) Спасибо. Я помню, что вложил в тебя… часть своей души. Я не надеюсь, - просто я ещё не умер. ) А значит, у нас остаётся шанс
Нет, я не буду просить тебя вернуть эту часть мне. Такие штуки не возвращают, они не живут, если их вернуть. …Будь, что будет.
…А о нас ещё рассказать можно многое. Чудеса и диковины, да. Легенды и сказки. И самое главное – кое-что, что знают все, только все забыли. К сожалению, и я.
Однако я есть
шанс остаётся
@темы: архивы, посторонним не входить, «Trinity Blood», приключения духа, да?, далёкое прошлое