"Майбах" встал на краю Пейзажки.
читать дальше
- А это чё такое? - брезгливо-издевательски поинтересовался сидевший за рулём, тыча пальцем в высокую стопку... подушек, что ли?.. стоящую аккурат на месте шлагбаума.
Сидевший справа, покривившись, покосился на него:
- Активисты. Построили. Типа культурный памятник...
Водитель коротко заржал и потянулся к лежащей у коробки передач фляжке.
- Иди давай, - буркнул, прикладываясь, - спать хочу, сил нет...
- Покури пока, - вылезая из машины, отозвался второй.
Водитель ответил взглядом, в котором читался окорот. Статусные тёрки в высшем обществе - хотя, конечно, термин "высшее" спорен, - дело обычное. Так что они не ссорились, и даже не собирались - просто мерялись собственной значимостью. Норма поведения.
Я бы и не проснулся, если б не этот фон - неизбывное меряние хуями.
Очень раздражающе звучит. Не проснуться трудно.
Я потянулся, оглядываясь.
Предрассветные сумерки вставали над Старокиевской горой.
Крохотный пятачок, ничего особенного; глупые камни, стащенные к глупому зданию музея, глупые камни, уложенные в кружок... глупая новостроенная часовня из дерева.
А вот за забором, разрытые, потревоженные, лежат камни другие...
На границе яви и сна у меня обычно человеческое сознание. Я слышу себя, как человек, хоть на человека, разумеется, ни капельки не похож. Это часть моей печали, это часть моей журбы. ...Нет, разумеется, не то, что не похож на человека.
Я потянулся, вставая на лапы. То есть... отращивая. Лапы. И всё остальное. Человеческое сознание дотаточно пластично, чтобы чувствовать удовольствие на грани не только чужих яви и сна, но и на грани разных форм воплощения. Поэтому я занимался собой и своим самоощущением, а не пришлецами на "Майбахе".
Тем неприятней было обнаружить, что один из них мочится прямо в меня.
От оторопи я секунду смотрел на него. И только потом мой рот сомкнулся на нём - как раз посредине, так, что на булыжники упали отдельно ноги, отдельно - плечи.
...Конечно, я тут же выплюнул остальное. И повернулся к первому.
Тот стоял по другую сторону от машины, спиной, и отхлёбывал из фляжки.
Я не спешил.
Его приятель не успел вскрикнуть, но звуки были - и когда мои зубы перекусывали плоть, и когда ошметки тела падали на капот и на камни. Первый услышал этот стук, удивился, оглянулся через плечо - и, конечно, не понял, что происходит.
А во мне кончилась человеческая часть, и были только отвращение, ярость и презрение... и иное - человек такие эмоции не испытывает, и я не знаю, как это называть.
Я не спешил. Глядел на него, брезгливо слизывая с морды следы от первой падали, и ел его чувства. Медленно-медленно менялось его лицо - от выражения высокомерного идиота через нелепое ошеломление и этот забавный пласт человеческого нежелания понимать до выражения идиота, смертельно перепуганного. Тело корчилось от переживаемых эмоций: гримаса панического ужаса на лице, разжавшиеся пальцы, скрюченные в локтях руки, согнувшиеся ноги... Он пытался сбежать - и упал, побеждённый парализованной психикой. Я встал на машину, чтобы видеть его.
Он корчился на земле, и, судя по запахам, это была агония. Он умирал от страха.
Я опустил к нему морду.
Он не смог закричать.
Я не стал его трогать. Срыгнул осталки крови на него, развернулся - прям на машине, скрежетнув когтями по расползающемуся металлу, - помочился на неё и нырнул в сырой туман урочища, с тяжёлым хрустом ломая телом деревья. Мне было мало.
никто не против, я это себе утащу?
просто так, на память. о редком случае: мне давно уж не пишется )
