Категория: джен Жанр: юмор Рейтинг: G Для голосования: #. WTF Blacksad - работа "Подозрительный тип"
- Кто это, лейтенант? Смирнов спустил очки на нос и внимательно посмотрел на сидящего напротив черного кота. - Подозрительный тип, - отрапортовал лис и положил руку арестованному на плечо. - А имя у подозрительного типа есть? - Джон. Джон Блексэд, - представился кот, широко улыбнувшись. - Не факт, что настоящее, - недоверчиво прокомментировал лейтенант и покрутил в руках картонный прямоугольник. – Как и удостоверение. - Можете проверить, - с как можно более невозмутимым видом предложил Блексэд и вальяжно откинулся на спинку стула, положив скованные наручниками лапы на стол. - В любом случае, - продолжил лейтенант, - удостоверение частного сыщика, кажется, до сих пор не дает права проникать в чужие квартиры… - У меня были ключи! - И где же они, позволь поинтересоваться? - Выронил. Когда ваши остол… сотрудники на меня набросились. Это было невежливо, - кот поморщился и потер щеку. Она все еще болела. Довольно неприятно. - Снова врешь… - снисходительно протянул лейтенант. - Не вру! - Врешь. - Нет! - Да! - Заткнитесь оба, – потребовал Смирнов. Голос он не повышал. Однако спорщики действительно заткнулись. Моментально. – Что вы делали в квартире покойного Джонса? - Вел расследование, - сказал Блэксед. - Вынюхивал, - почти одновременно с ним сказал лейтенант. Они посмотрели друг на друга с неприязнью. - Хватит, - сказал Смирнов и, усевшись за стол, еще раз внимательно осмотрел кота. – Не могли бы вы рассказать подробнее, мистер Блексэд? - Увы, нет, - пожал плечами тот, - я свято блюду анонимность клиентов и приватность своих расследований. Профессиональная этика, - он снова обворожительно улыбнулся. - Боюсь, тогда нам придется задержать вас. На некоторое время. - Боюсь, тогда вы упустите убийцу… - Что вам известно? – спросил Смирнов, поправляя очки. - А что известно вам? – перегнувшись через стол и практически уткнувшись в комиссара носом, полушепотом поинтересовался Джон, - Баш на баш. Честная взаимовыгодная сделка. Смирнов задумчиво потеребил ухо. Глубоко вздохнул. Достал из кармана пиджака пачку сигарет. Вынул одну, прикурил. Положил оставшиеся сигареты и зажигалку перед Джоном. - Курите. - Я бы ему не доверял, - вставил лейтенант. Смирнов посмотрел на него очень выразительным и тяжелым взглядом. - Когда мне потребуется ваш совет, лейтенант, я вас сам спрошу. Лис вытаращил глаза и смущенно развел руками. - Вот и отлично, - удовлетворенно сообщил Смирнов и снова повернулся к Джону. Никто из них еще не знал, что это будет началом долгих и плодотворных отношений.
Категория: джен Жанр: повседневность Рейтинг: G – PG-13 Предупреждения: спойлеры относительно первого выпуска "Где-то в тени", таймлайн между "Где-то в тени" и "Арктической нацией" Размещение: только с разрешения автора (после деанона) Для голосования: #. WTF Blacksad - работа "Черный кот приносит неудачу"
- Этого парня зовут Блексэд, он не местный. Откуда? Он не исповедовался мне. Один из молчунов, - бармен пожимает плечами и комкает салфетку в руке. Уикли завороженно следит, как перекатываются мышцы под кожей, а татуировка в виде русалки подмигивает ему. Он сглатывает - в какой-то момент, в самом начале расспросов, ему показалось, что вот эти руки могут сомкнуться вокруг шеи. Все-таки он задает слишком много вопросов. Но пара подсунутых долларов должна была погасить все сомнения. И все же Уикли чувствует, как плавники, вытатуированные на пальцах, обвивают его горло и давят-давят, и русалка улыбается ему с предплечья. А потом, решает Уикли, его выкинут в мусорку: это очень типично для этого района, в котором мусорщиков прозвали трупоискателями. Запах старых помоев - Уикли может разложить его на составляющие - он тоже чувствует - но, увы, сегодня это его собственный аромат. Две недели без душа. Рекорд терпения для окружающих. Правда сейчас у него есть оправдание - ремонт в квартире и извечное "быть или не быть" ванне. Уикли задумчиво смотрит в грязно-желтую жидкость, которую здесь называют чаем. От него не должно пахнуть рыбой, но русалка с татуировки задорно подмигивает Уикли. - Зачем он тебе? - сметая на пол крошки, кабан-бармен проводит салфеткой по стойке, хмурится. - Черные коты только неудачи приносят. - По делу, - просто говорит Уикли. В его голове прокручиваются первые строчки статьи, которую он должен будет сдать завтра. Он представляет слова в виде домов и улиц, которые выстроены ровно в ряд, сверкают, как начищенные ботинки, он строит из слов небоскреб, сенсацию, которая ускользает от него словно черная кошка или, правильней будет сказать, черный кот. - Тогда хотя бы помойся, - ухмыляется бармен. - Знаешь, какой нюх у них, - он опирается на стойку обеими руками, наклоняется, - тебе повезло, что у меня насморк. - Я уточнял эту деталь, - важно кивая, врет Уикли. Это был третий бар на его пути. Из первых двух, более дорогих, его чуть ли не выкинули, даже разговаривать не захотели. Уикли и не думал больше никуда заходить, но потом пошел дождь. И вот он, журналист одной из крупных городских газет, здесь - мокрый, почти что простудившийся, его сенсация скрывается за тучами плохого дня. Бармен хмыкает и многозначительно смотрит на мокрый след, тянущийся от самой входной двери. Уикли пробует чай и смотрит в глаза русалке. - Я знаю, что он частный детектив, знаю, что он держит свой собственный офис, - журналист отставляет стакан, ему кажется, что он только что попробовал рыбий жир, - но сколько бы раз я к нему не пришел за эти два дня, я не могу его застать. На телефонные звонки он не отвечает. - По слухам, его нет в городе, - бармен чешет макушку. - По слухам, его видели в городе два дня назад, - той же недоверчивой интонацией отвечает ему Уикли, - а у меня на кону жизнь, и только он может мне помочь, - журналист почти не врет. Если статья завтра не окажется на столе у редактора, то… "прикажу ребятам из охраны каждый день окунать тебя в мыльную воду". Уикли морщится. От этого парня действительно зависит его жизнь. Только весь город, кажется, не дает ему найти черного кота, прячущегося в тени. Бармен пожимает плечами и отворачивается. - Знаешь что, - начинает он, - бери свой чай и сваливай отсюда, смотри, сколько столиков свободных. Ничего я не знаю. - И про Наталью Уилфорд? - решается Уикли. - Про эту актрискульку? Ничего, - отрезает бармен. - Не люблю разговаривать про мертвых, - и замолкает. Уикли остается сидеть у стойки.
Все началось вчера. Новость о самоубийстве миллионера и коллекционера, Иво Статока, разнеслась по городу, как пожар. И оказалась протухшей. Иво Статок, кого уничтожить хотел не один десяток людей, застрелился в своем офисе за день до официальных кратких сводок. Старательные сотрудники полиции вымели офис, уборщица аккуратно стерла кровь. И уже на следующий день помещение выставили на продажу. Никто ничего не знал. А кто знал, тот делил оставшийся бизнес. "Аллигаторы", - потер руки редактор и отдал новость о свежих дрязгах и ценных перспективах Марку Паттерсону, этой лицемерной болонке. Уикли достался некролог в завтрашний номер и пожелание где-нибудь все-таки найти воду, пусть даже дождевую.
Уикли усмехается - вот и сбылось пожелание редактора, он вымок хуже какой-нибудь выдры. В подтверждение своих слов Уикли чихает. Бармен, успевший засесть в угол с газетой - как раз это его родные "Вести", - недовольно отрывается от спортивной странички, вытаскивает салфетку и протирает стойку перед Уикли. - Вали отсюда уже, дождь закончился. Обратись к кому-нибудь другому, детективов этих как котов нерезаных, - он замирает в конце предложения, оценивая каламбур, и гогочет, стукая себя по коленке. Колокольчик на двери звякает, сообщая о новом посетителе. Уикли оборачивается - его чутье на неприятности срабатывает мгновенно, стоит только ему увидеть улыбку вошедшего. Высокий молодой человек в неприлично чистом для такой погоды светло-голубом костюме улыбается ему, как старому знакомому, улыбается, как будто что-то предвкушая. Довольная лисья морда - Уикли вздыхает и, натягивая на глаза козырек мокрой кепки, сползает с табуретки. Каждый журналист обязан знать не только подворотни, где бродят новости, но и каждого городского законника, от которого нужно вовремя уносить ноги. Уикли засовывает руки в карманы, важно кивает бармену и, намереваясь как можно быстрее выскользнуть из бара, пытается обойти вошедшего щеголя. У того только шире расползается улыбка. - Уикли, вонючий пройдоха! - одним движением старый знакомый сгребает журналиста и нахлобучивает тому кепку на уши. В полиции тоже знают не только подворотни, где можно разжиться информацией, но и всех писак, от которых можно ожидать чего угодно. На счету Уикли - и не то чтобы он этим гордился - пара задержаний за проникновение на частную территорию, а однажды его вместе с фотоаппаратом сняли с дерева. Они с полицией давно хорошо знают друг друга. - Лейтенант, - шипит Уикли, - что же вас занесло в эту часть города? - Дела. Выпьем? - Лейтенант тащит журналиста к столику, сгружает на стул и осматривает себя: по боку светлого пиджака расплывается мокрое пятно. Законник недовольно отряхивается. - Бармен, найдется молоко? Уикли удивленно приподнимает брови. - Пьете молоко… на работе? - старается пошутить журналист, удобно устраиваясь на табуретке. Лейтенант усмехается. - У меня перерыв, а вот вы, я смотрю, в поте лица ищете очередные приключения. Уикли только пожимает плечами и задумчиво рассматривает потолок. - Значит, некролог пишете, - скалится Лейтенант, - про Иво Статока, - уточняет он. Бармен приносит молоко в большой пивной кружке, протирает их столик и уходит. Он тоже знает законников. Иногда Уикли думает о том, как же работается полиции, когда их каждая мышь знает. - А вы что-то хотите мне рассказать? - опираясь локтями о стол, Уикли наклоняется вперед. - Рассказать? - Лейтенант нюхает молоко и довольно улыбается. - Иво Статок, мерзавец, богач и хладнокровное, покончил жизнь самоубийством. Хотите разнообразить статью? Напишите, что он любил русскую рулетку и сигареты, рано или поздно все равно бы себя убил, - Лейтенант пожимает плечами, делает глоток. На его губах остается молочный след, и он с удовольствием слизывает его. Уикли сдается и заказывает себе чего-нибудь покрепче. - Нет, это было убийство, - бармен возвращается с заказом - бутылкой бурбона и стаканом - и вновь протирает их столик. Лейтенант хитро смотрит на Уикли, и тот думает, почему он до сих пор не знает его имя. Потому что все зовут лейтенанта Лейтенантом? А что случится, если его повысят, думает Уикли, покачивая пустым стаканом. - Убийство себя, - кивает законник. - В конце концов, он был коллекционером. Мухи, люди - все, что интересно. Такие долго не живут. - А как же благотворительность? - Уикли вспоминает все данные по Статоку. Многогранная была личность - мерзкое хладнокровное создание, жертвующее раз в год приличную сумму денег на сирот, ветеранов войны и в черт пойми какие фонды. После дня безвылазного сидения в газетных архивах Уикли чуть умом не тронулся, внезапно решив, что Статок не был уж таким плохим… ящером. Журналиста передергивает - он ненавидит хладнокровных, пусть это определение несколько и неправильно. - Выгодное вложение денег в свой образ и связи, - Лейтенант смотрит на него как на идиота. Для законника в этом мире все очень просто и ясно. Уикли сразу же это понял - в тот момент, когда Лейтенант, нацелив пушку в голову, снимал его с дерева. - А вы знаете Блексэда? - Уикли меняет тему, и Лейтенант, кажется, этому не удивляется. - Я знаю, что вы его ищете. Его нет в городе, - законник пожимает плечами. - Зачем он вам? И если у вас проблемы, обратитесь в полицию. - Мне нужно с ним поговорить, - не сдается Уикли, он не хочет открывать все карты. - По поводу смерти Статока? - Лейтенант смотрит на него поверх пивного бокала, жмурится и, наверное, что-то про себя просчитывая. - Уикли, я не твоя мамочка, которая не знала о курении за углом. Я полицейский, - Лейтенант произносит это с гордостью, вкладывая в определение весь вес значка законника. Лейтенант скалится: - Шеф поручил мне проследить за этим делом. Все-таки Статок был значимой личностью. - А что вы знаете о смерти Натальи Уилфорд? - Уикли вздыхает и бросает карты на стол. Он бы ни за что и никогда не сел играть в покер с Лейтенантом. Законник выглядит довольным: он вздыхает, откидывается на спинку стула и салютует молоком. Уикли хочется взвыть. - То, - начинает Лейтенант, он щурится, делает паузу и понижает тон, - что она умерла. Заляпывая стол каплями бурбона, Уикли мрачно наливает алкоголь в свой стакан. Бармен за стойкой дергается, он как будто слышит, как спиртное растекается по столу. Вот сейчас, решает журналист, вот именно сейчас он меня и задушит. Нарочито медленно бармен подходит к ним и вытирает стол. Он бы давно выпнул эту пройдоху-ласку, но только не при законнике. Он просто потом напишет объявление, что скунсам и прочим вонючкам вход в его бар запрещен. - Она была любовницей Блексэда, - Уикли старается отодвинуться как можно дальше от бармена, - и мне не понадобилось больше суток, чтобы понять, что с верностью у нее очень было плохо. А Статок… - Не терпит легкомысленности вещей в своей коллекции, - закончил Лейтенант. - Но вы ошиблись во времени: когда была история с Блексэдом, когда со Статоком, - он улыбается. - Напишите свой некролог. Можете рассказать, что Статок был неоднозначной личностью. Вас поймут, а каждая пятая домохозяйка пустит слезу между готовкой и сменой пеленок. Не драматизируйте, иначе я буду называть вас по имени. - О, - Уикли вздыхает и думает, почему же полиция так заботится о тишине по этому делу. Он складывает паззл в голове, к его будущей сенсации добавляется постамент с виселицей… для Блексэда? Журналист ни на секунду не сомневается, что именно черный кот убил Статока. В конце концов, черные коты всегда приносят неудачу, а еще иногда - смерть. Уикли просто не нравится то, что он не знает причины. Обычная месть за бывшую любовницу? Принципиальность? Ему бы хотелось спросить об этом лично. Можно в камере предварительного следствия - ну, чтобы самому не стать жертвой проклятия черного кота. Лейтенант внимательно на него смотрит, он допил молоко - разговор окончен. Он мог бы просто выловить Уикли, просто сказать "Статок покончил жизнь самоубийством" или надавить через редакцию, журналист думает, что Лейтенант - поклонник Макиавелли. И все же Лейтенант снизошел до разговора с ним, или ему просто хотелось выпить молока. Уикли вздыхает, закручивает крышку у бурбона, запихивая бутылку за пазуху. Вечером он будет писать некролог, думать о сенсации и пить алкоголь, размышляя быть или не быть новой ванне. А сейчас у него еще есть время, чтобы выяснить причины убийства Статока. Лейтенант улыбается ему в спину.
Уикли идет в четвертый бар, он пытается проследить весь путь Блексэда в день смерти Статока. В ближайшей подворотне к "Шифру" его избивают. Редактор шлет в больницу мыло и зубную щетку, а некролог на скорую руку пишет лицемерная болонка, Марк Паттерсон. Иво Статок, известный бизнесмен и филантроп, покончил жизнь самоубийством. Из-за великой и поруганной любви к актрисе Наталье Уилфорд, - констатирует Паттерсон, превращая Уилфорд и Статока в некую разновидность современных Ромео и Джульетты от шоу-бизнеса. Весь следующий месяц фильмы с мисс Уилфорд как никогда популярны.
Когда Уикли через некоторое время внезапно в толпе встречает Блексэда, он сразу же узнает его, а потом долго смеется. Потому что у черного кота белый нос.
Категория: джен Жанр: ангст Рейтинг: G - PG-13 Краткое содержание: то, чем занимается Кайла, называется "социальной помощью". Для голосования: #. WTF Blacksad - работа "Жезабель"
Ей снятся огонь, бешеный рев пожара и качающаяся в клубах дыма бесполезная, тусклая лампочка. Кайла изо всех сил хватается за человека, лица которого не видит, и плачет. В ее сне – страх и предчувствие близкой беды. Кайла дергается и просыпается. Ее лоб покрывает холодная испарина, но под одеялом – невыносимо жарко, будто она горит. Она тихо, стараясь не разбудить спящего мужа, садится на краю кровати и спускает ноги на пол. Облегченно вздыхает – ступни приятно холодит. Кайла уже не помнит, что ей снилось, но чувствует она себя отвратительно, и, бесшумно ступая, спускается вниз, выпить стакан воды. Это приводит ее в чувство: она спокойно поднимается наверх, проходит мимо открытых дверей комнат детей и ненадолго застывает у каждой из них, слушая их дыхание. Кайла почти уверена, что ее мать делала так же – вот только Кайла почти не помнит своей матери.
Утром она провожает детей и мужа: если их не собрать, они обязательно оставят все дома. Потом Кайла одевается сама. То, чем она занимается целыми днями, пока детей нет в школе, называется «социальной помощью». Когда-то давно, но еще на ее памяти, «Линия» не могла этим похвастаться: Кайла помнила, сколько сирот было в ее классе, и сколько знакомых унесли стычки между «Черными клыками» и «Арктической нацией», но теперь… «Линия» процветает, и распри между белыми и цветными остались в прошлом. «Остались в прошлом,» - еще раз повторяет про себя Кайла, будто пытаясь себя же убедить. Остались в прошлом – в том прошлом, в котором куда-то пропала ее мать. Кайла видела ее надгробие – простой могильный камень, имя и годы жизни; но она не могла понять – до сих пор – почему она не помнит похорон. Она должна, ведь они с Диной никогда не расставались. Дина будила ее по утрам, поднимая в школу, а Кайла ждала мать после работы. А потом был могильный камень и сиротский приют. Кайла запирает дверь и перехватывает поудобнее сумку. Ее подопечная живет совсем недалеко от нее – не имеет смысла ни брать машину, ни садиться на автобус, к тому же, Кайла любит ходить. *** От дома веет тишиной и запустением: когда Кайла в первый раз пришла сюда, она подумала, что перепутала адрес, но ключи, которые ей передали в центре, точно подошли. -Только смотри, осторожнее, - наставляла ее перед ее первым визитом сюда работавшая в центре сестра. – Она… Ну, она очень старая, понимаешь? Она так долго жила, и притом жила взаперти, что понемногу сошла с ума. – Сестра замялась, Кайла благожелательно улыбнулась. – То есть, я не говорю, конечно, что она на тебя бросится, но лучше не обращай на нее внимания, ладно?.. – Сестра окончательно смутилась и продолжать не стала, но Кайла вскоре и сама поняла, что та имела в виду. Жезабель была очень подозрительна – окна ее дома всегда были заперты, она никогда не подходила к двери и не отвечала на телефонные звонки. Даже фотографии в ее доме были повернуты нарядными рамками к стенам, и только над кроватью красовалась одна-единственная газетная вырезка. Кайла видела ее всего несколько секунд – старуха никого не допускала в свою спальню, но ей показалось, что это какой-то некролог. Кайла привычно замирает на секунду на верхней ступеньке, высвобождая из-под груды бумажных пакетов руку с ключами, отпирает дверь. Несколько шагов и она внутри, и тщательно запирает дверь за собой. Этому ее научили в центре уже давно: что бы там ни было, безумцам лучше потакать. Пакеты с продуктами она нераспечатанными оставляет на кухне, относит ко входу скопившийся со времени ее последнего прихода мусор, чтобы выбросить его по пути домой. В старом доме пахнет гнилью и сыростью, к этому Кайла уже почти привыкла, а Жезабель и вовсе не замечает этого. -Жезабель? – наконец осторожно окликает свою подопечную Кайла. – У вас все в порядке? Где вы? -Здесь, - звучит ей в ответ. Старая медведица горделиво спускается по лестнице вниз, но у Кайлы, ей кажется, дрожат губы, когда она смотрит на это медленно и царственно спускающееся вниз изваяние, худую высокую старуху со светлыми редкими волосами, закутанную в траурное боа. Она всегда носила траур – Кайла полагала, наслушавшись всяких сплетен, что по своему погибшему мужу. Ее подружки из центра что-то еще говорили и про любовника, и про странного черного кота, да мало ли что говорили! Кайла не обращала внимания на слухи, как не обращала на них внимания раньше Дина. Когда Кайлу спрашивают, почему она до сих пор не сбежала, она только пожимает плечами. Она и сама толком не знает, может, она просто пожалела бедную одинокую старуху, может, еще что – но Кайлу всякий раз словно магнитом тянет к этому дому. Это странное ощущение, что живет в ней, не дает покоя: иногда Кайле кажется, что в жестах и мимике Жезабель она узнает жесты и мимику Дины. Потом оно пропадает, но Кайле все равно не перестает нравиться эта слегка безумная женщина. Она как будто давно потерянная тетушка, которая наконец-то нашлась. Жезабель приветлива и ласкова с ней, насколько она умеет, но ее лицо – непроницаемо-холодное. Кайла теряется в догадках всякий раз, когда смотрит на нее, но иногда ей кажется, что Жезабель хочет погладить ее по голове – Кайла замирает, дожидаясь этой сухой ласки, но ничего так и не происходит. А еще Кайла никак не может понять, почему Жезабель чувствует себя такой виноватой перед ней. *** Они пьют чай в столовой с закрытыми наглухо окнами, пьют чай из дорогих фарфоровых чашек тонкой отделки. Муж Жезабель, Ганс Каруп, был богат, и это видно по дому, но все прежние знакомства и связи Жезабель давно оборвала. Ее учительница поджала губы, когда Кайла расспрашивала ее о семействе Каруп, она бросила только: «Темная история». Некоторые из ее знакомых по школе, которые росли здесь, тоже вроде бы припоминали что-то такое, связанное с Гансом, но точно никто ничего не мог сказать. Пожалуй, впервые в жизни Кайлу раздражало то, что «Линия» порвала со своим прошлым так безжалостно. История женщины, сидящей напротив нее и смутно знакомой, была погребена надежнее, чем тайны Атлантиды, и Кайла уже разочаровалась в своих попытках хотя бы нащупать то, что связывало ее с Жезабель. Жезабель Каруп, жена Ганса Карупа, а он был полицейским и был богат – вот и все, что ей удалось разузнать. Не очень-то много. А еще Жезабель почему-то ненавидела свою фамилию. Она вздрогнула, когда Кайла впервые окликнула ее: -Миссис Каруп? – вздрогнула и невидящим, видящим все взглядом вцепилась в ее лицо. -Нет, - ответила она после долгой паузы. – Нет, Кайла, называй меня просто Жезабель. Кайла немного удивилась тому, что Жезабель знает ее имя, но ей, видимо, просто сказали в центре. Кайла вдруг ловит себя на том, что сидит, поставив чашку, и уже несколько минут с напряженным выражением лица разглядывает пустоту за спиной Жезабель. Она отводит взгляд, и старуха тоже расслабляется, но потом качает головой и встает. Из дверей она, не оборачиваясь, сообщает: -Ты очень похожа на Дину, Кайла. И ее фигура исчезает в дверях. Кайла уже почти вскакивает, чтобы бежать, уже открывает рот, чтобы выкрикнуть: «Откуда вы знаете мою мать?», но успокаивает себя. Она придет завтра, она обязательно придет завтра, а пока Жезабель не хочет разговаривать. ** Когда Кайла приходит на следующий день, уже поздно. Сначала она долго зовет Жезабель, потом, понимая, что что-то неладно, бросается в дом. Жезабель лежит в своей постели, в спальне, ее веки спокойно закрыты, но когда Кайла наклоняется, чтобы укрыть ее поплотнее сбившимся одеялом, она случайно задевает запястье. Оно холодное. Жезабель мертва. Пока Кайла ждет полицию, она осматривается, чтобы отвлечься от мыслей о трупе, и несколько раз подряд читает некролог. После третьего она точно может повторить его слово в слово – сухие, профессиональные фразы. В этой комнате тоже стоят фотографии, и они тоже повернуты к стене, на них слои пыли. Кайла бездумно проводит по одной из них, разворачивает, и один-единственный взгляд на изображенных на ней людей заставляет похолодеть. Эту надменную, светловолосую женщину в открытом летнем платье она прекрасно знает. Она знает ее даже дважды: это, несомненно, Жезабель, и эта же женщина снилась ей в кошмарах. В них были огонь, пламя, тусклая лампочка; но это было потом, а сначала – теперь это вспоминается с пугающей отчетливостью, - в ее сне рядом стоят две женщины. Дина плачет, а Жезабель мягко гладит ее по плечу; Кайла вырывается из держащих ее рук, она хочет обратно, к матери, но у нее ничего не выходит. Кайла застывает посреди комнаты, будто оглушенная. Это не сон, это был не сон. Перед ее взглядом проносятся лица, лица, лица; нутро самолета, тусклая лампочка; она вспоминает даже ужасный запах той робы, которой ее укрыл старый ворон. Кайла вспоминает и свой страх, болезненный, парализующий тело; черного кота и его друга, пожар и пустоту в доме, когда Кайла наконец вернулась. За ее спиной лежит мертвая женщина, которая могла бы рассказать ей все о том, как погибла ее мать. Кайла рыдает и не может остановиться, оплакивая Дину, оплакивая себя, оплакивая женщину, которую ее мать называла сестрой, женщину, лежащую позади нее.
Название: Настроение цвета Индиго Переводчик: WTF Blacksad Бета: WTF Blacksad Оригинал: mjules Mood Indigo запрос на перевод отправлен. Размер: Мини 2383
Категория: по сути джен, но со слешем на фоне Жанр: немного повседневность, немного нуар Рейтинг: G - PG-13 Предупреждения: затрагивается гей тематика (в рамках детективного дела) Краткое содержание: Ты никогда не грустил, дитя, пока тебя не охватило настроение цвета индиго. Примечание: в конце текста будет перевод примечаний самого автора. Размещение: запрещено (т.к. у нас пока нет ответа автора оригинала) Для голосования: #. WTF Blacksad - работа "Настроение цвета Индиго"
Шел дождь. Я не из суеверных, чтобы принимать погоду как знак, но настроение от этого лучше не становилось. Это был один из тех дней, когда хочется просто сидеть у окна кафе и пить черный кофе, наблюдая за тем, как люди суетятся под зонтами, протискиваются гуськом в кафе, отряхивают волосы и полы пальто, оставляют мокрые следы по пути к твоему столику, бросают на него мокрую газету и улыбаются тебе из-под кепки газетчика.
Ну, не совсем так, но не то чтобы у меня был выбор.
– Интересно, смог бы ты найти еще больше луж, чтобы в них попрыгать? – спросил я Уикли, и он посмотрел на меня поверх своего воротника-стойки, словно не был уверен, серьезен я или нет. Другие посетители недовольно уставились на нас: на Уикли – потому что, отряхиваясь, он забрызгал всех и вся, и на меня – потому что я его, видимо, знал. Моя чашка оказалась в непосредственной опасности от лужи, возникшей из-за пачки размокшей прессы, брошенной на стол, так что я поднял ее и сделал глоток. На Уикли было холодно даже смотреть.
– Ой, ну и ладно, – сказал он, попытавшись разлепить листы газеты. Кажется, он собирался показать мне что-то, но не продумал всё наперед. Я пил кофе и ждал, пока он обыскивал свою лётную куртку, что-то бормоча себе под нос. Мускусный запах, доносившийся от него, из-за влажности стал еще хуже обычного, так что дама за соседним столиком отодвинулась дальше. – Ага!
Клочок бумаги, что он шмякнул на стол – прямо в середину образовавшейся по его милости лужи – оказался заголовком, который Уикли для сохранности видимо и вырвал. Я поднял листок между большим и указательным пальцем, поморщившись от того, как дождевая вода стекала на стол.
«Возвращение героя локальной войны» – гласил заголовок. Уикли сел, уставившись на меня с некоторой долей триумфа, ожидая реакции. И я не знал, какую реакцию ему выдать.
– Было бы неплохо, если бы тут была вся история, – сказал я сухо. – В частности, имя солдата. Он сник, и я заметил, как он покосился на безвозвратно испорченную газету.
– Не переживай, – сказал я. – Я куплю себе собственный экземпляр. Так зачем ты мне хотел это показать?
– Они дали ему синий билет, – нервно дернувшись, произнес Уикли и бросил взгляд через плечо, словно кто-то мог его подслушать. – Никаких ветеранских льгот, сплошные проблемы при получении работы, потому что работодатели захотят сначала взглянуть на его бумаги по увольнению, прежде чем нанять.
«Синие билеты» – так называли тех, чье увольнение из армии не было ни почетным, ни позорным. Их выдавали тем, кого армия хотела исключить из своих рядов без судебных тяжб и без затрат на льготы – трусливый выход из положения, по моему мнению и, как правило, его припасали для двух категорий людей: для черных и для тех, кто предпочитал компанию себе подобных. Как впрочем и для тех, кто попадал в обе категории. Почему Уикли думал, что я заинтересуюсь историей – заинтересуюсь настолько, что он выскочил под дождь, несмотря на его отвращение к воде – я и представить себе не мог.
– Это неправильно, – пробормотал он, сдержаннее, чем обычно.
– Не то чтобы я видел много того, что было бы правильным, при моей-то работе. – Я посмотрел на его грустное лицо под козырьком кепки и вздохнул. Я еще пожалею об этом. Черт, уже жалею. – И что, ты думаешь, я могу сделать?
На этих словах он немного оживился, взглянув на меня горящими глазами: – Я не знаю, может быть, ты знаешь кого-то, кто мог бы вернуть ему льготы? Сменить причину увольнения на почетную? Он был другом моего отца, и я подумал...
Я нахмурился. Вряд ли, конечно, но я мог бы задать несколько вопросов, прощупать почву, проследить, что из этого выйдет.
– Посмотрим, – сказал я и оставил на столе десять центов за кофе. Щедрые чаевые, как за вторую чашку, но официантка заслужила это и даже больше – за уборку беспорядка, устроенного Уикли.
По дороге домой я остановился у газетного киоска и взял себе газету, нужный заголовок легко нашелся на пятой странице. Не так уж много истории, что ж. Там было небольшое фото человека, Арли Дэвиса, в офицерском мундире и с тяжелым взглядом. Орлиный клюв делал его профиль особенно выдающимся, подумалось мне, а белые перья на его голове были приподняты, словно соответствуя парадному морскому кителю. История была расплывчатой, но все же в ней был список его достижений, а цвет бумаг о его увольнении и вовсе не упоминался. По крайней мере, в ней улавливались намеки на его соседей, так что мои знания и немного догадок направили мое чутье прямо на 36-ю Авеню, недалеко от Центральной.
Потрепанный старый кот, живущий в картонной коробке, сказал, что знает кем был Дэвис, но попросил пятицентовый, прежде чем он даст мне какую-либо информацию. Я сжалился над ним и протянул ему свой последний четвертак; этого хватит на еду и кофе. Его желтые глаза расширились и он пробормотал: – Братья. Иногда он заглядывает в бар «Братья» на Тридцать восьмой. Не ходите туда раньше, чем стемнеет, и смотрите хорошенько за тем, кто может увидеть, как вы входили и как выходили.
Я поблагодарил его и сунул руки в карманы пальто, направившись вниз по улице, чтобы купить себе еще одну чашку кофе и проследить за дверью «Братьев». Будет любопытно посмотреть, кто еще не хочет быть замеченными входящим или выходящим. Мех или перья у большинства посетителей были такими же черными, как и у меня, и я ждал, пока в лужах не появятся отражения фонарей, чтобы присоединиться к ним; воротник предусмотрительно поднят вверх и шляпа небрежно опущена вниз.
Не знаю, чего именно я ожидал от заведения, но уж точно не приглушенного света, тягучих запахов благовоний и зала, приглашающего присесть прямо на пол, и не высокой плечистой дамы с волевым квадратным лицом, одетой в платье с блестками. Другие дамы, одетые точно так же, казалось, были здесь единственными женщинами. Все посетители были мужчинами. Развалившись в подушках на полу, они курили, пили и приглушённо разговаривали под прокуренный голос певца, доносившийся с небольшой сцены, и под его печальное пианино.
– Присядь, дорогуша,– произнесла официантка хриплым голосом, который соответствовал ее лицу, но никак не ресницам, и я сел. Моя цель, если я могу его так называть, сидела в дальнем углу рядом со сценой. Я узнал его даже в обычной одежде, даже сидящим рядом с громоздкими черным медведем и прилизанной коричневой выдрой. Я не видел, как он входил, но он выглядел оживленным, улыбающимся, расслабленным. Он был совершенной другой птицей, вовсе не тем мрачным солдатом, которого я видел на фото в газете.
– Ты не похож на того, кого я ожидал бы увидеть здесь, – прозвучал голос за моим левым плечом, и я вспомнил, где же я слышал его раньше, за долю секунды до того как посмотрел на его длинное, лошадиное лицо.
– Если честно,– протянул я, – ты тоже.
Он фыркнул и сел на подушку рядом со мной, облокотившись на низкий столик с курильницей и крошечной свечой, призванной создавать атмосферу. Одет он был не лучше, чем в тот раз, когда я видел его в Линии, но его волосы были прибраны чуть аккуратнее и он был без кепи. Его кожаная куртка была усеяна каплями дождя, а с гривы капало прямо на шею.
– Далековато от дома, не так ли?
Он пожал плечами и посмотрел вокруг... немного настороженно, подумалось мне.
– Я нечасто здесь бываю. Дома народ, наверное, удивился бы, что за дела у меня в большом городе, если бы я приезжал сюда чаще, чем раз в пару месяцев. И без того каждый раз ожидаю чего-нибудь подобного. Так что стараюсь не вызывать подозрений.
И в этот момент в моей голове щелкнуло. Дело было не в том, что все в баре были черными или коричневыми, не в том, что все они были мужчинами, кроме официанток – хотя может мне стоило и к ним присмотреться – но все они были особенно дружелюбны. Не могу отрицать, но, несмотря на жизненный девиз «живи и дай жить другим», первой моей реакцией было выплюнуть свой аперитив, встать и убежать, прежде чем один из них подумал бы, что я ищу свидания.
Мой лошадиный друг, похоже, увидел это откровение на моем лице, потому что он горько усмехнулся и покачал головой. – Не беспокойся,– сказал он сухо. – У меня, как у веснушек, нет и шанса задержаться на твоем лице.
Я расслабился и пробормотал неловкое извинение в свой стакан. Он только фыркнул снова, и в этот раз на звук обернулся Девис, взглянув на нас. Мне говорили, что взгляд у меня как у представителя закона, и, похоже, дождь этого не смыл, потому что старый орел напрягся и медведь рядом с ним, защитным жестом, положил руку ему на колено. Жест заставил меня задаться вопросом, почему я раньше не догадался, в каком заведении нахожусь.
– Старый дурак, – пробормотал конь, глядя на Дэвиса. – Они, наверное, закрыли бы глаза на все, если бы он не лег костьми за право остаться со своим... этим. Если бы это был я, то я до сих пор был бы при нашивках и звездах. Никто не стоит так много.
Но я видел, как он говорил с медведем, видел, как другой мужчина наклонился, чтобы поговорить с ним, и почувствовал, как мне самому странно сдавило грудь. Я думал обо всем том, что я сделал бы, чтобы остаться с Альмой, если бы я только мог. Обо всем, что я всё еще мог бы сделать, чтобы вернуть её, если бы у меня был шанс. И я прикончил свой аперитив.
Мой собеседник на какое-то время замолчал, и официантка подлила мне снова. Мы слушали певца, а конь разглядывал посетителей – вероятно, подыскивая более подходящую мишень, так как было ясно, что я не пошел бы с ним домой или куда-то еще – до того момента, как Дэвис не извинился и не вышел из-за стола. Поскольку медведь не последовал за ним, я понял, что он просто собирался проветрить малыша Джона, и подумал, что самое время сделать то же самое.
Он выглядел немного нервным, когда я подошел к писсуару рядом с его. И по-идиотски первым, что я ляпнул, было: – Не волнуйтесь, я не такой.
Он засмеялся сухо, тихим хриплым шумом, и покачал головой. – Никто из нас, сынок, если тебя спрашивает не тот человек.
– Кроме вас, не так ли? – Я понизил голос, стараясь придать ему понимания. – Видел вашу историю в прессе, остальное услышал от друга. Он попросил меня приглядеться к ней, хотел узнать, есть ли шанс вернуть вам почетный статус. Я слышал синий билет сулит много проблем.
Дэвис кивнул, по-прежнему криво улыбаясь.
– Так и есть. – Он стряхнул и застегнул молнию в брюках. – Но я не собираюсь идти на любые меры. Он посмотрел на умывальник, но не сделал шага. – Я должен был бы увидеться с главным врачом, отказаться от Орсона и всего, что я чувствую к нему. Никогда больше не видеть его, никогда не ступить в место подобное этому. – Он пожал плечами и, наконец, открыл кран, чтобы помыть руки, в то время как я застегнулся сам.
– "Братья" – для меня это не просто название, – сказал он под шум текущей воды. – Многим это может показаться глупым, даже для части сидящих здесь за одним столом со мной, но мне хорошо просто от того, что больше не нужно скрывать – скрывать больше, чем в обычной жизни, я думаю. Казалось, офицерский воротничок превращался в удавку. И если бы я остался – то так бы наверное и произошло.
Он отодвинулся в сторону, давая возможность воспользоваться раковиной, и я поднял голову, выхватывая взглядом наши отражения в зеркале – два черно-белых лица и глаза, его – золотые, а мои – зеленые. Больше общего, чем я думал вначале.
– По крайней мере, я не попал под суд, – сказал он мягко и вытер руки полотенцем, прежде чем передать его мне. – Не волнуйся за меня, сынок, и скажи своему другу, что все в порядке. Порой цена достаточна, чтобы заплатить ее за любовь.
Он вышел из уборной первым, а я стоял с минуту, как глупый тритон, вытирая руки снова и снова. Когда я, наконец, вернулся обратно в зал, мой спутник был все еще за столом, все еще один, и, казалось, он был немного удивлен, когда увидел меня.
– Думал, ты решил смыться,– сказал он, и я пожал плечами.
– Хорошая музыка, хорошее горячительное,– ответил я. – Хочу увидеть конец акта.
Он принял мой ответ как есть и не давил на меня. Мы мало говорили и уже далеко за полночь, после того, как Дэвис и его Орсон уже ушли – старая птица войны едва различимо кивнул мне, выходя – он, наконец, встал.
– Пора идти, если я хочу добраться до Линии, – протянул он, и я встал вместе с ним и вышел на улицу следом. Вспомнились слова старого кота, о том, чтобы я был осторожен насчет тех, кто мог видеть, как я выхожу, и в особенности с кем, но я просто сунул руки в карманы пальто. Буду волноваться об этом позже.
– Был рад встретить тебя снова, – сказал я и протянул руку для рукопожатия. Он посмотрел на нее с недоверием. В конце концов, в последний раз, когда мы прощались, я упирался дулом пистолета ему в живот. Я бы тоже не пожал свою руку.
– Взаимно, – наконец сказал он, когда я повернулся, чтобы уйти. Я остановился, чтобы взглянуть на него. Он чуть улыбался.
– Знаешь, я, кажется, так и не расслышал твое имя.
Он снова фыркнул, но в этот раз глаза на его вытянутом, костистом лице загорелись.
– Меня зовут Бью, – протянул он. – Но друзья называют меня Бьюти.
Меня пробило на смех, достаточно громко, так что пара – мужчина и женщина, я заметил, что никогда прежде не подразумевал под парой что-то иное – выходившая из закусочной напротив, оглянулась в удивлении.
– Ну и… – Я ухмыльнулся, и он улыбнулся в ответ. – Это просто нечто.
Примечание:
– Бьюти – переводится как красавец/красавица/красота.
Примечания от автора оригинала:
– Название и саммари взяты из популярной песни 1940-х годов. (Моя любимая версия от Нины Симон). Хотя текст песни не обязательно ассоциировать с историей, цвет индиго в флаге гей-прайда был использован как символ гармонии и сообщества.
– "Братья", как полагают, был первым ночным гей-клубом для чернокожих в Лос-Анджелесе, и был чрезвычайно популярен для своего времени. Владели и управляли клубом трансвеститы и/или трансексуалы (они не делали особого различия), которые называли себя «он-она». В целом это было довольно удобное место для чернокожих мужчин-геев, чтобы собираться.
– Текст написан для slr2moons
Название: Я снова забыл спросить имя Автор: WTF Blacksad Бета: WTF Blacksad Размер: стих 135 слов
Категория: джен Жанр: Повседневность Рейтинг: G Краткое содержание: POV Блексэда. Примечание: по мотивам заявки "В четвертом томе кто тот рыжий кот с татуировкой русалок, который вытащил героя из воды? он еще говорит. что он из прошлого? напишите тогда про него, а?" Хотя вышло далеко не то о чем нас просили ) Для голосования: #. WTF Blacksad - работа "Я снова забыл спросить имя"
Мы, кажется, были знакомы, Но память порою ни к черту, Как будто весь мир перечеркнут И я в состоянии комы Уставился нервно в пространство Пытаясь урвать вздох от жизни. Чужой, кем-то прожитой жизни… Смотрю на нее словно в трансе И звон в голове как сирена: Я будто опять под обстрелом И вновь рикошетом задело. Я падаю вниз… море… пена.
Я помню лишь сильные руки, Рывок и луну надо мною, И голос, глухою струною Чуть слышный сквозь прочие звуки. Не помню лица, так уж вышло, Но чувства похожи до дрожи. Мы были, конечно, моложе, Над пирсом луна была выше… И волны шумели как прежде О вновь ускользнувшей добыче И ты, словно это обычно, Уходишь в промокшей одежде.
Я снова продрог и покинут И память дрожит на изломе. Мы, кажется, были знакомы… Я снова забыл спросить имя.