читать дальшевот что мне безусловно импонирует (и чем я ещё не успел по-настоящему нанаслаждаться) - это как автор обращается с одним своим отрицательным (а отрицательным ли , да)) персонажем.
Нет. Он - отрицательный. Он без вопросов отрицательный. И чтобы напомнить об этом зарвавшемуся читателю, автор пользуется... вовсе не поставлением его, персонажа, в сложные и делающие его смешным обстоятельства. Все мы можем быть смешными в сложных обстоятельствах, и более того - непременно будем... в некоторых.
Автор не-ет, - автор своего персонажа любит, персонаж роскошен и расписан с большим умением и тщанием.
И при этом ничуть - а, знал бы кто, как меня тешит это "ничуть"! - ничуть не с авторским любованием.
внезапный гон о слеше и Ю. Семёнове...Самым ужасным в текстах (многих. Очень. Едва ли не всех) для меня бывают глубинные моменты авторских любований. Прежде всего речь о тех, когда авторское любование плохо вписывается в этическую систему. Мою и/или общегуманистическую.
Может, помните, в каком это тексте там Штирлица пытали, а автор писал про его оленьи глаза? И вообще ухитрился написать этот эпизод так, что я не понимаю, почему туда (в фандом Семёнова, точно-точно) не слетелись ещё орды любительниц слеша и яоя. Ибо он, эпизод со Штирлицем в гестапо (или куда там его упёк автор, не помню уже), как, впрочем, и несколько иных, написан так, что у меня (это было почти тридцать лет назад, никакого слеша и яоя в моей жизни тогда и в помине не было) вставали дыбом волоса и потрясение в сознаньи. (Нет, про гомосексуализм я понятие имел).
Очень, очень ярко.
Но обычно не так безобидно. Обычно это просто отвратительно. - Когда за текстом болтается далеко не всем очевидное авторское не совсем состоявшееся самоопределение в вопросах добра и зла.
Я, наверное. непонятно написал, ну, словом, речь о том, что, когда читатель переживает книгу, авторская эстетика этических позиций - это, собственно, основной материал переживаний. Так называемые классические авторы, равно как и так называемые современные авторы, как-то не особенно дают себе труд понять, что читатель правда погружается в их мир и - вот представьте себе - в их душу, и что в той душе есть, тем он, читатель. и будет жить.
Может быть, я неправ. И они понимают. Но тогда я не понимаю, на... на... зачем они пишут всё это!!
Что, здорово гоню? Простите, болел, был неправ. Потом перечитаю...
Бр.
Так вот.
Ауренга пишет себе и пишет про своего не то маленького, не то совсем не маленького злодея, и читатель себе любуется картиной. любуется... а потом бац! и ему отстранённо напоминают. О главном. Случайной фразой.
И да-а, этого достаточно. И совершенно понятно, что нет, никакие достоинства роскошного портрета импозантного персонажа - этой простой короткой фразы не переиграют. Не осилят. Не победят.
И мне это страшно нравится.
Прошу у автора прощения за неуклюже выраженные восторги )))
Не, я гораздо больше всякого наболтать собирался, - но стучать по клавишам не успеваю. За мысью.
И ах! У меня опять чем-то завален письменный стол. (